Недавно мы с Анной Дёминой, которая работает журналистом, беседовали о тех состояниях, что сейчас испытывает множество людей. Получилось не совсем стандартное интервью, скорее перцептивный разговор. Хочу с вами им поделиться в надежде, что кто-то найдёт для себя прояснение важных моментов или ещё что-то ценное.
А.Д. — За прошедшие недели в СМИ и на авторских каналах вышел ряд интервью с психологами. Все они записывались с целью помочь справиться с переживаниями в текущей ситуации. Но мы с коллегами замечаем, что эти разговоры оказываются весьма странными, расплывчатыми, будто о чём-то и ни о чём. Они абсолютно не воспринимаются аудиторией, никого не успокаивают…
Г.С. — А потому что бессмысленно успокаивать! Когда происходит звездец (а сейчас так и есть, не надо закрывать на это глаза), невозможно никого успокоить. Можно поддержать. Ну, представьте, человеку оторвало ногу. Его не надо успокаивать, надо жгут наложить, кровь остановить, рану промыть, наложить асептическую повязку, дать обезболивающее. Потом уже что-то делать с его психологическим состоянием. Но говорить, успокойся, помедитируй, это просто стресс — согласитесь, тут неуместно.
А.Д. — Цель нашей беседы как раз поддержать людей. Но чтобы и у нас не получилось так, что предмет разговора не определён, я предлагаю его прояснить. Почему сейчас всем приходится искать или укреплять свои внутренние опоры?
Г.С. — Все прекрасно понимают, ну либо чувствуют, что ничего не вернётся на круги своя. Для большинства людей это очень страшно. Когда что-то тотально меняется — непонятно как жить дальше. А в нынешней ситуации не просто не понятно, многими она воспринимается как угроза витальности (то есть выживаемости). Думаю, что интервью психологов не помогают потому, что про это не говорится. Я предлагаю смотреть правде в глаза. Что реально сейчас происходит с людьми? И что их реально беспокоит?
А.Д. — Разве это не индивидуально? Мне кажется, у всех заботы и тревоги очень разные.
Г.С. — Если мы говорим о людях, которые живут на территории нашей страны, а не оказались в числе беженцев или в зоне военных действий, то глобально есть две группы общих для них эмоциональных проблем. Первая — люди шокированы от того, что случилось такое явление, началась военная операция. Мы привыкли жить в мирное время; для гражданского человека всё, что связано с оружием, стрельбой и разрушениями само по себе страшно. Человек сегодня находится уже на таком этапе развития, что не может просто закрыть глаза и сказать: “Ну, не в моей же стране всё это происходит”…
А.Д. — Вот это важный момент. Очень многим сейчас сильно не по себе, хотя нет угрозы жизни и военная операция далеко… Почему же так накрывает эмоциями?
Г.С. — Во-первых, сам факт, что начались военные действия — это больше, чем стресс. Во-вторых, начались они на территории народа, с которым мы очень тесно связаны, генетически, культурно-исторически и просто по-человечески. Может быть, мы про эту связь никогда ранее не задумывались, но сейчас все её прочувствовали на своей шкуре. Многие ощущают оцепенение. Это как, когда что-то с вашим братом происходит.
Вы можете не общаться, иметь разные ценности и взгляды на жизнь, но когда в родовой системе что-то случается, это так или иначе всех цепляет. На тонком уровне. И то же самое с братским народом. Мы одной славянской крови. У нас в прошлом один язык, одни летописи. Я знаю это как никто, я лингвист по первому образованию. Мы исторически очень связаны. “Киев — мать городов русских” существовала фраза, когда я училась в школе. Не знаю, кто-то ещё помнит её сейчас?
Есть такое историческое понятие — Киевская Русь. Наши народы — родные братья. В годы студенчества мы выбирали между равноценными вариантами — съездить на выходные в Питер или в Киев, в обе стороны поездом — одну ночь. Большой процент смешанных русско-украинских семей всегда был и на сей день остаётся.
Да, в какой-то момент нас стали настраивать друг против друга. Но связи между людьми всё равно не разрушились.
И теперь, когда мы видим, что наши соседи оказались в зоне военных действий, да еще и руководство нашей страны стало тому причиной, возникают чувства, как у ребенка, чьи родители разводятся. Будто ты должен выбрать — за маму ты или за папу, а выбор этот невыносим.
Внутри у многих сталкиваются гуманистические мотивы (то есть ты просто сопереживаешь тем, кто попал в вихрь военных событий) и побуждения патриотизма (формулируется определенное отношение к своей стране и к её руководству). Чувства противоречивые, болезненные. Поэтому все в ступоре.
А.Д. — А ещё такой хаос в информационном поле, что не хватает данных, чтобы свою позицию сформулировать.
Г.С. — Да, обычному человеку абсолютно непонятно, что происходит. В массе своей мы, к сожалению, безграмотны политически. Возможно, сейчас человечество проходит такой период, когда становится понятно, что нельзя больше оставаться столь невежественными. Это хорошо чувствовалось в истории с коронавирусом и лжепандемией.
Мы заметили, что мы, как стадо, легко управляемы, и нам это не нравится. Если мы не знаем свои права относительно масок, прививок, QR-кодов, мы превращаемся в рабов. Общества ведь относительно недавно отошли от абсолютной монархии. В России это вообще сто лет назад произошло.
Идея, что власть можно выбирать по своим гуманистическим критериям, только начинает прорастать в общественном сознании. Но явно что-то происходит, раз всё большему числу людей становится небезразлично и хочется выяснить, из-за чего именно вынуждены страдать наши братья-украинцы. Что вообще произошло и почему?
А.Д. — В том-то и дело, что версий много, они разные, порой противоположные. Можно выбрать ту, что кажется более логичной в рамках собственной картины мира. Но кажется, что отыскать правду прямо сейчас у обывателя шансов нет.
Г.С. — Смотрим правде в глаза, понимаем, что нет. И это парализует. И приравнивает ситуацию к стихийным бедствиям. Мы начинаем воспринимать происходящее, как природную катастрофу. Как если бы пришло цунами или землетрясение, его невозможно остановить, так же мы не в силах повлиять и на текущие события.
А.Д. — Получается, что и действовать надо так же, как при стихийном бедствии?
Г.С. — Если мы не хотим себя потерять, да. Конечно, можно биться головой о стену и стонать, как всё несправедливо и как нам больно. Другой вариант — воспринимать ситуацию как явление, которое не можешь изменить, и действовать соответственно: в первую очередь спасать себя и тех, до кого можешь дотянуться, чтобы жить дальше и делать что-то полезное дальше.
Если бы каждый следовал нашему перцептивному принципу и отвечал за единственного человека — самого себя, всё бы быстро наладилось.
Сейчас происходит настоящая Кали-Юга, как говорится в Ведах, не понятно ничего, у ума нет никаких шансов. Но также там говорится, что это время учит понимать сердцем, собственно потому, что других альтернатив нет.
Внутри себя важно отличать, можешь ли ты реально повлиять на текущую ситуацию и что конкретно ты можешь сделать — или нет. И если можешь сделать что-то — сделай, если нет — прими это. Против стихии ты тоже не можешь ничего сделать, ты отступаешь, чтобы сохранить жизнь и по окончанию бури использовать её во благо всех живых существ.
Галина Серёгина, основатель Школы перцептивных технологий
Продолжение следует.
